1929 год называют в нашей истории годом великого перелома. Он характеризовался политикой форсированной коллективизации сельского хозяйства, в том числе и на Виледи. Именно в 1929 году стали образовываться в наших краях первые коллективные хозяйства.

На этом этапе коллективизации было еще не совсем ясно, какую форму они примут. Наряду с ТОЗами (товариществами по совместной обработке земли) и сельхозартелями возникали и коммуны. В них входило около 8 процентов крестьянских хозяйств.

Н.И. Редькин в книге «Вилегодский край» пишет: «Коллективизацию вилежане-старожилы называют переворотом жизни. На их глазах разорялись крупные крестьянские хозяйства (так называемые единоличники облагались непосильными налогами), уважаемые в деревне люди объявлялись кулаками и выселялись из деревни вместе с малыми детьми».

В Вилегодском районе, по данным Поморской энциклопедии, было организовано пять коммун. Одна из них – в нашем селе Вилегодск, в те времена – Богоявленском. Коммуне было решено присвоить имя «всероссийского старосты» М.И. Калинина.

«Жители Вилегодска первыми на Виледи подняли знамя коллективного труда крестьян», – так писали потом о наших коммунарах в районной газете.

Юридическую законность коммуна приобретала, имея в наличии не менее 13 хозяйств.
Крестьяне отказывались вступать в коммуну, мотивируя это тем, что «…организация эта новая, неиспытанная, и передавать своё хозяйство в общее коллективное, как некоторые говорили – в одну кучу – уж больно опасно, как бы голодом не остаться». Пришлось местным коммунистам Ивану Гавриловичу Харитонову, Ивану Сергеевичу Непеину, Федосье Прокопьевне Качиловой и Ивану Трофимовичу Попову возглавить организацию коммуны.
И.Г.Харитонов вспоминал: «Изъявили согласие вступить в коммуну передовые активные середняки: Харитонов Константин Григорьевич, Костин Николай Васильевич, бедняки: Тропников Михаил Сергеевич, Анкудинов Яков Васильевич, Качилов Фёдор Фёдорович, батрачки: Дуракова Евдокия Гавриловна, Дуракова Зоя и Анна Петровны, Дуракова Мария Семёновна, Дуракова Дарья и Костина Евдокия Никоноровна».

В сентябре 1929 года коммуна была по численности небольшая, примерно 13-15 хозяйств и несколько человек-одиночек. Жить было очень тесно, так как в одной комнате размещалось несколько семей. Столовая располагалась в отдельном, вновь выстроенном доме.

При вступлении единоличного хозяйства в коммуну всё, что имело единоличное хозяйство – тягловая сила, крупный рогатый и мелкий скот, птица, сельскохозяйственный инвентарь, кухонная утварь, жилые и подсобные постройки – описывалось и обобществлялось, то есть, входило в общий фонд коммуны. Члены коммуны не имели своего личного подсобного хозяйства. Согласно сельскохозяйственному уставу все члены коммуны должны были работать по установленному внутреннему распорядку. Питание и бытовое обслуживание полностью базировались на общественном хозяйстве. Распределение было уравнительное: не по труду, а по едокам. Труд коммунаров учитывался по объёму выполненных работ.

Трудодни за выполненные работы начислялись каждому коммунару в отдельности, согласно утверждённым общим собранием коммуны нормам выработки и затратам времени на ту или иную работу. Руководство коммуны (председатель, члены правления, ревизионная комиссия) избиралось общим собранием членов коммуны. Руководящие кадры – бригадиры, хозяйственники, кладовщики и другие – назначались правлением коммуны с последующим утверждением общим собранием.

Объединили всё, вплоть до личных вещей. Из деревень стали свозить избы, стаи для скота и строить один коллективный дом и большую стаю. Организовали коллективное питание, приспособив пекарню сельпо, переданную коммуне, под столовую. Работали в первое время очень дружно, но рабочих рук не хватало, в связи с новым строительством.

«Вначале мы жили в коммуне хорошо, – вспоминали члены коммуны. – Выстроили большой дом, кормили нас так, что лучшего по тем временам и желать не приходилось. Сельский Совет помогал коммуне как мог. Землю выделили подходящую, конфискованный у кулаков скот и недвижимое имущество нам передали. И когда всё собрали в одну кучу, богатства оказалось не так уж мало. Часть техники была выделена государством. Например, была завезена жатка-самосброска «Идеал». Общую столовую оборудовали, детские ясли открыли, учить грамоте людей стали».

Харитонов Панкратий Иванович 1914 года рождения, уроженец деревни Табалина гора (Климиха) Вилегодского сельсовета, в свое время рассказывал: «В первое время, когда коммунаров было мало, жили в домах бывших попов Голубцова и Дементьева. Затем коммунары сами построили дом барачного типа. Тогда жить стало лучше, почти каждая семья имела комнату. Дети коммунаров (13 человек) продолжали обучение в Ильинской школе колхозной молодёжи (ШКМ). Первое время жили на частных квартирах, а затем школа предоставила нам общежитие. Платила за нас (проживание, питание) коммуна. Коммунаров в то время принимали в среднюю школу в первую очередь».

Несмотря на большие старания коммунаров, дела шли неважно. Продукты питания и некоторые товары брали в сельпо в долг и сильно задолжали. Потом, правда, все долги коммуны были списаны.

Организовали детский сад, и все дети питались в нём за счёт коммуны. Видя, что дети питаются хорошо и бесплатно, без материальной помощи со стороны родителей, стали подавать заявления о вступлении в коммуну семьи, имеющие пять и более детей при одном-двух трудоспособных. Но так как в приёме никому не отказывали, количество детей, питающихся за счёт коммуны, росло, а трудоспособных не хватало. Начало проявляться недовольство в среде коммунаров, в первую очередь, со стороны одиноких батрачек. Они говорили: «Почему мы должны работать на чужих детей?» и стали подавать заявления о выходе из коммуны. А вот что вспоминал Харитонов Иван Гаврилович: «Стало совершенно понятно, что приём в коммуну семей с большим количеством детей, бесплатное их содержание было большой ошибкой коммунаров, и что недовольные таким положением абсолютно правы. Пришлось нам любезно уговаривать подавших заявление об уходе остаться в коммуне, пообещав им купить обувь, одежду, хороший дорогой материал на платья. Душевные беседы с одинокими членами коммуны давали положительные результаты – подавшие заявления об уходе забирали их обратно, но ропот и недовольство не прекращались. Желание упорно и честно трудиться, которое было в начале существования коммуны, стало пропадать».

Организаторы понимали: единственное, что может привлечь крестьян в коммуну – это более высокие урожаи с внедрением научной агротехники, замена тяжёлого физического труда машинами и разведение высокоудойного стада крупного рогатого скота. К сожалению, для всего этого средств не было.

И снова из воспоминаний И.Г.Харитонова: «То, что сейчас нам кажется незначительным, тогда было настоящей революцией. Много было работы и заботы о существовании коммуны. Однако мы считаем своей заслугой и победой, что нам удалось организовать коммуну, наладить общественное питание, общую прачечную и детский сад. При всех трудностях и недостатках коммуна только в 1934 году перешла на устав сельхозартели». Кто же шёл в коммуну? Василий Петрович Климов из деревни Заболото, которого до конца жизни звали в народе «Коммунар», родился в 1917 году. Отец умер, когда ему было три года. Детей в семье было много. По словам Василия Петровича, их мать «…пила и гуляла». В 1927 году он пошёл учиться в школу. Учительница Мария Ильинична Мезенцева попросила, чтобы его взяли в коммуну.

При коммуне была организована группа учащихся-беспризорников, которые учились и работали. Жили ребята в коммунарском доме, а няней была Евдокия Никоноровна Костина.
Как вспоминал Василий Петрович, во дворе коммунарского дома был повешен колокол, в который давали сигналы – выход на работу, перерыв на обед и окончание работы. В коммуне ему нравилось, потому что была дисциплина.

Настоящей коммунаркой считала себя и Лидия Яковлевна Шенина, краевед, основатель краеведческого музея в селе Вилегодск. Её отец, Яков Васильевич Анкудинов, был ярым сторонником Советской власти, в 1917 году служил, по её словам, в охране В.И.Ленина, поэтому государственную политику коллективизации поддержал безоговорочно. Лидия Яковлевна вспоминает: «Папа сразу же пошёл в село, где организовывалась коммуна имени Калинина. Это было 30 апреля 1929 года. Мама не соглашалась. Но папа сломал недавно построенный дом в деревне Пригодино, сплотил в плоты и забрал с собой ребят, которые были побольше (пятнадцатилетнего Ксанфия и одиннадцатилетнего Ивана – Е.М.) – только тогда мама пошла за ним. По рассказам мамы, родилась я в пекарне, где она пекла хлеб для коммунаров. Тогда она научилась писать, читать и считать. Этому учил её старший сын Ксанфий». Коммуна была для Лидии Яковлевны родным домом, а коммунары, можно сказать, членами семьи.

Наверное, именно поэтому в созданном ею музее собрано немало воспоминаний и фотографий членов коммуны, благодаря которым мы можем узнать об этом периоде истории нашего края из рассказов непосредственных участников событий.

Интересная история про одну из первых коммунарок Евдокию Никоноровну Костину была описана в статье «В коммуне имени Калинина» (газета «Знамя труда» в 70-е годы). С ней в то время случилась беда: она «помогала мужу ловить сетями рыбу, простудилась в холодной воде и заболела, да так, что нагибаться не смогла. Свёкор и муж выгнали её из дому. Зашла к отцу, но и там не место. Работу Евдокия Никоноровна любила, ещё десятилетней девочкой косить начала. Приняли её в товарищество по совместной обработке земли, а тут вскоре коммуну в Вилегодске организовывать стали; брат, Семён Никонорович заявление за неё написал».

«Было это, – вспоминает Евдокия Никоноровна, – в конце апреля, как раз перед первомайским праздником. Отвела я в коммуну свою корову, отнесла швейную машину, забрала и другие свои пожитки.

Тогда у нас так было: есть корова – веди, есть хлеб – неси, есть худая ложка – тоже неси. Не только местных, но и приезжих принимали, побирашкам в приёме тоже не отказывали».
Читая воспоминания членов коммуны, невольно обращаешь внимание на противостояние между коммунарами и священниками Богоявленской церкви. Земли и дома священников не давали коммунарам покоя, они были лакомым куском для создаваемого коллективного хозяйства.

Организаторы коммуны признавались, что большой проблемой было отсутствие подходящего жилья у коммунаров. Тот же Иван Харитонов вспоминал: «Рядом жили попы в новых двухэтажных домах, построенных в период строительства новой большой церкви из красного кирпича. У коммунаров появилась мысль, высказываемая и некоторыми крестьянами, на какие средства попы задумали строить себе новые дома, тогда как они, попы, жили в хороших больших домах, принадлежащих церкви? Несмотря на большую излишнюю площадь в новых домах попы коммунаров жить не пускали. Подобрав свидетелей и некоторые данные, указывающие на то, что новые дома построены духовенством за счёт крестьян Богоявленской волости, коммунары чрез суд отобрали эти дома и разместились в них».

Социалистическая перестройка деревни являлась сложным процессом. Уже с конца 1929 года и особенно в начале 1930-го стали обнаруживаться серьезные ошибки и извращения линии партии в колхозном строительстве.

Как потом признавались сами коммунары, «в это время было очень рано создавать коммуны. В то время не все члены коммуны были сознательные. Некоторые коммунары работали хорошо, а часть коммунаров работала плохо, но кушали все за одним столом одно и то же, а также пользовались всеми благами наравне с хорошими работниками. Коммуна с каждым годом начала жить материально хуже и хуже и пользы для государства нисколько не приносила. Наоборот, в последнее время частично находилась на иждивении государства».
По мнению членов коммуны, «не было тогда условий для обеспечения людей всем необходимым без учёта их трудовых вкладов».

Среди односельчан и тогда, и много позже отношение к коммунарам было неоднозначное. Но, как бы то ни было, члены коммуны им. Калинина были детьми своего времени, эпохи коренных преобразований, свято верившими в идеалы социализма и мечтавшими о лучшей жизни.

Елена Маланина